Долгий путь от любви до любви - Страница 42

Немного помолчала.

— Я просто хотела, чтобы ты знал — я ни о чем не подозревала. Мама рассказала мне, что тебя осудили, лишь спустя три года. Тогда же и сказала, что ты погиб.

— Это уже неважно, — холодно произнес Роберт, пристально рассматривая узор на чашке. Вокруг рта обозначились скорбные складки.

— Да. Неважно, — согласилась я.

— Хочешь узнать, почему я приехал в Англию?

Я подняла на него вопросительный взгляд и кивнула.

— Я приехал на похороны. Три месяца назад умер мой отец, — тихо заговорил Роберт и, видя мое желание высказать соболезнования, резко остановил: — Нет. Не нужно лукавить. Ты не была с ним знакома и мне не нужно лживых заверений. Я их не приму.

— Хорошо, как знаешь, — пожала плечами. Не буду спорить, невоспитанный чурбан.

— Отец отказался переехать ко мне в Америку, говорил, что умрет на родине и его похоронят возле могилы его дорогой жены, — Роберт помолчал. — Мама умерла восемь лет назад. Сердце не выдержало сообщения о смерти единственного сына. Я не смог попрощаться с ней перед смертью, так как в тот момент, когда она умирала, лежал полуживой в тюремной больнице.

— Но как тебе удалось выжить? — осторожно поинтересовалась, немного меняя тему разговора. — Всем сообщили, что ты погиб, а оказалось, что ты жив?

— Во время взрыва мне паром сильно обожгло лицо и руки. Слава богу, глаза остались целы, я успел прикрыть их руками. Лицо было обезображено, горло обожгло так, что несколько месяцев не мог разговаривать. Начальство посчитало, что я погиб со всеми, кто обслуживал паровую машину. После взрыва была жуткая неразбериха, прорвало дамбу, вода хлынула и затопила…

Роберт вдруг остановился и, словно очнувшись, резко бросил:

— Зачем я это рассказываю? Тебе же неинтересно!

Я взяла чашку с чаем и сделала глоточек. Грустно все это. Роберт не принимает моих соболезнований. Ему не нужны ни сочувствие, ни жалость. Он превратился в озлобленного человека с ожесточенной душой и разбитым сердцем. Что я могу для него сделать? Я сама кое-как собрала себя по кусочкам.

— Так почему ты остался в Англии после похорон? — продолжила разговор как ни в чем не бывало.

— Ах да! Разбирая вещи отца, я наткнулся на твои письма. Когда я уезжал в Лондон, то приказал ему беречь их, как самое дорогое на свете… — Роберт язвительно ухмыльнулся.

— Я перечитал их все. И знаешь что?

— Что? — перевела взгляд на его лицо.

— Мне захотелось тебя увидеть. Увидеть, во что ты превратилась. Кем ты стала. Избавиться, наконец, от наваждения…

Он смолк на полуслове и шумно сглотнул. Я так и не узнала, от какого наваждения он собирался избавляться. Через мгновение Роберт невозмутимо продолжил:

— Так вот. Я стал интересоваться твоей жизнью, читать газеты.

Я хмыкнула. Ну конечно, много правды было в этих газетах…

— Представляю, что там написано.

— Неважно. Что хотел, я узнал. Скажи мне одно: ты действительно собиралась тогда за меня замуж или это была проба пера, так сказать? Семнадцатилетняя аристократка опробовала свои силы на первом юноше, который подвернулся под руку?

Я смотрела на него. На презрительно искривленные губы, на ненависть, горящую в глазах, на холодное суровое лицо и понимала: он сейчас не поверит ни одному моему слову. Он вынес вердикт и озвучил приговор, и доброте нет места в его сердце. Но ответила правду:

— Собиралась.

Как я и предполагала, Роберта перекосило от ярости. Он стремительно вскочил на ноги. Лицо пылало от гнева, руки сжались в кулаки.

— Хватит врать, ваша светлость! Твои заверения в любви… — разъярённый мужчина отошел к камину, видимо для того, чтобы оказаться подальше от меня. — Невинность, полные слез глаза, дрожащие губы, искренний голос — все было ложью! Когда я несколько месяцев сидел в грязной вонючей тюрьме, ждал парохода для отправки в колонии, отец приносил мне еду и свежие газеты, чтобы хоть как-то скрасить мое безрадостное существование. И знаешь, что я однажды увидел на развороте «Таймс»? Тебя в свадебном платье рядом с герцогом! Твое счастливое улыбающееся лицо!

Ага. Помню я тот день. И деревянные неестественные улыбки, от которых болели губы и немели щеки. И бесконечный колокольный звон в ушах, закончившийся только глубокой ночью.

Что я могла ответить Роберту? Оправдываться? Умолять? Нет. И бесполезно, и бессмысленно.

— Я еще раз спрашиваю, — спокойно повторила я, не дав волне жалости к этому мужчине поглотить себя, — чего ты добиваешься, Роберт? Какова цель всего этого?

— Цель? — мужчина глубоко вздохнул, беря себя в руки. — Я хочу отомстить вам, вашей семье, всем тем, кто исковеркал мою жизнь.

Почему-то я не удивилась. Между тем милым замечательным искренним юношей и этим озлобленным человеком пролегла глубокая пропасть. Это тот Роберт не смог бы даже помыслить о том, чтобы сделать кому-то больно. Этот Роберт, думаю, способен на все.

— Значит, банальная месть, — усмехнулась презрительно. — Моему отцу отомстить не удастся, он сам себя уничтожил. Маме?… Неужели ты сможешь навредить старой больной женщине? Вряд ли. До этого ты еще не опустился. Адель вообще здесь ни при чем. Так что, Роберт, остаюсь только я. Так?

Роберт тяжело смотрел на меня и молчал. Я с улыбкой продолжала развивать тему:

— Ты наивно полагал, что меня беспокоит репутация? Осечка. Я сама, своими руками давно ее разрушила. Те поцелуи в беседке лишь помогли поддержать престиж. Разорить ты меня не сможешь. Герцог слишком богат. Ты хочешь сделать мне больно, убив Стефана, этого прелестного юношу? Он-то здесь при чем? Десять лет назад он учился в Итоне и знать не знал, кто такая леди София Нордвик.