Папа грубо отказался от предложения поехать с нами. Сказал, что тесть его не жалует, и ему незачем притворяться, что он любит его. Он почти все время пропадал в клубе со своими давними друзьями, с которыми был знаком еще по Итону, и домой возвращался поздно вечером. На вопросы мамы за завтраком, где он пропадал, папа отвечал, что они в клубе обсуждают реформы.
— Что-то было не похоже, чтобы ты интересовался этим раньше, — бывало, насмешливо произносила мама, — неужели собрался баллотироваться в парламент?
— Не говори ерунды, Амалия! — раздраженно бурчал отец. — Если Гладстон, как и обещал, проведет земельную реформу и заставит распродать крупные владения по мелким участкам, то нам всем придет окончательный крах.
— Какой крах, Роланд? — фыркала мама. — Тебе давно нечего бояться, потому что нечего продавать.
После этого папа резко вставал из-за стола и уходил к себе. Или садился на Ареса (своего вороного) и ехал на прогулку в парк. Обедал он чаще всего в клубе.
За месяц, предшествовавший представлению ко двору, я успела перезнакомиться со всеми мамиными подругами. Я выпила галлоны чая и съела тонну пирожных. Мое лицо болело от улыбок, а ноги подкашивались от реверансов и приседаний. Я выслушала столько сплетен и новостей, что хватило бы на толстый том. Сама я чинно сидела рядом с мамой и только кивала со словами «Да, миледи», «Конечно, миледи», когда ко мне обращались. «Какая воспитанная и милая девочка!» — восклицали все вокруг. А эта девочка вечерами рисовала постороннего мужчину и мечтала о поцелуях.
Наконец долгожданный день настал. В белоснежном платье со шлейфом я была похожа на сказочную принцессу. Чуточку смущали глубокий вырез и открытые плечи, но таковы были требования этикета. Лента, удерживавшая на голове три традиционных пера, была украшена вышивкой и бриллиантами. Мама волновалась, наверное, еще больше меня.
— Не сутулься, Софи. Спину ровно. Смотри не упади, когда будешь идти назад. Держи шлейф левой рукой…
И прочее, прочее, прочее. От ее указаний голова шла кругом. Но я не ворчала. Этого события каждая девушка ждала чуть ли не с пеленок. И ничто не могло омрачить мое праздничное настроение.
Огромный зал в Сент-Джеймсском дворце был переполнен. Дебютантки со своими поручителями ждали, когда их вызовут к трону. Стайки девушек сгруппировались по социальному статусу. Аристократки (их было немного) стояли отдельно. Дочери промышленников, банкиров (их сразу было видно по обилию драгоценностей и вызывающим нарядам) отдельно. Совсем маленькая группа дебютанток, одетых попроще, (скорее всего, дети военных или священников) жалась возле окна.
В одной из длинных галерей мы встретили леди Бегшир с Лилией. Подружка была похожа на меня как две капли воды: белое платье чуть выше щиколоток, расшитый шлейф, три белоснежных пера. Только волосы были темнее и короче. Узкое треугольное личико дышало азартом и ожиданием чуда.
— И как королева будет нас отличать? — поинтересовалась я, наклонившись к Лилии. — Все дебютантки словно близнецы.
— Не переживай, для этого есть лорд-гофмейстер. Он передаст твою карточку в руки королеве. Правда, вряд ли она тебя запомнит, — хихикнула Лилия, — старушке уже семьдесят.
— Тише вы! — шикнули на нас матери.
И мы принялись ждать.
После того как прозвучало громкое «Леди София Антуанетта Октавия, баронесса Нордвик!», мы вошли в тронный зал. Сердце колотилось как ненормальное, я ничего не запомнила. Я шла к тронному возвышению, где сидела королевская семья, а в голове стучало: «Только бы не упасть, только бы не наступить на платье…».
Поклон, реверанс, цветы. Все. Я медленно пячусь назад, придерживая шлейф. Свершилось! Радость переполняет меня. Впереди — театры, балы, светские развлечения.
— Ты молодец! — поцеловала меня в лоб мама. — Теперь двери Олмака отрыты для тебя. В субботу там состоится бал, у нас уже есть приглашения.
Я захлопала в ладоши. Мой первый бал! Нужно написать Роберту, вот он обрадуется!
Роберт в последнем письме сообщал, что сдает выпускные экзамены и освободится только через месяц. Мы договорились, что после экзаменов он приедет в Лондон. Я дала адрес нашего особняка на Лонг-Акр-стрит. А сама вливалась в веселую шумную жизнь Лондона. Первый выход в театр. Первый музыкальный вечер у графини Монро. Первая утренняя верховая прогулка Гайд-парке.
Не знаю, откуда взялись деньги на мой сезон. Меня это не интересовало. Великолепные балы в Олмаке, веселые шумные вечеринки у графини Бегшир с картами, танцами, розыгрышами. Мне все ужасно нравилось, особенно после шести лет заключения в школе. Мы с Лилией наслаждались весельем.
Кавалеры, и титулованные, и не очень, уделяли нам пристальное внимание, приглашали на танцы, приносили напитки, приглашали на прогулки в парк. Утром в гостиной собиралась стопочка карточек от ухажеров. Я улыбалась, принимая комплименты, танцевала вальс и кадриль, моя книжечка была расписана на недели вперед. Но сердце ни разу не встрепенулось, когда я встречалась взглядом с молодыми мужчинами. Я была права — Роберт лучше всех! Я не встретила никого обаятельнее и краше.
Мама каждый день интересовалась моими успехами по привлечению женихов. Но я отвечала, что никто не приглянулся. А сама думала: «Скорее бы уже Роберт сдал экзамены и приехал». Балы и танцы вскоре надоели, тоска все сильнее и сильнее сжимала сердце. Тем более что мы договорились не писать пока друг другу. Каждый вечер перед сном я исполняла свой обычный ритуал — ставила тот первый (он оказался самым удачным) портрет на стол, садилась напротив и перечитывала письма. Не все, конечно, их было слишком много. Основная часть покоилась на самом дне сундука, под бельем. Но своих любимчиков я держала на полке, рядом с книгами.