— Je vraiment besoin d'un emploi, M. Krimpton (пер. фр. Мне очень нужна работа, мистер Кримптон), — затараторила я бегло, присаживаясь в кресло напротив. — Еine junge Witwe mit keine schlechten Gewohnheiten, was Sie benötigen, bin ich sicher (пер. нем. Молодая вдова без вредных привычек, то, что вам нужно, я уверена).
Я сидела напряженная как струна и нервно сжимала подлокотники. Решив назваться вдовой, я не погрешила против истины. А вот фамилию пришлось изменить. Миссис София Смит — таково мое новое имя. Директор молча рассматривал меня, переваривая услышанное.
— Вторую часть вашего спича, признаюсь, я не понял, — наконец признался он, — но первую сумел разобрать: в колледже учил французский. Я поражен. Как вас занесло в нашу глушь, милая госпожа?
— Попутным ветром, мистер Кримптон, — улыбнулась я, слегка расслабляясь при виде неприкрытого восхищения в его глазах, — попутным весенним ветром.
— Тогда нам крупно повезло, — произнес мужчина, но сразу же нахмурился и серьезно предупредил: — Вы же понимаете, миссис Смит, что мне еще предстоит уговорить совет попечителей? У вас, как я понял, нет рекомендаций?
Я грустно покачала головой.
— И опыта работы в школе? — уточнил он.
— Нет, — вздохнула я.
— Плохо, — поджал губы директор. — Но я буду не я, если упущу такую высокообразованную миссис. Где вы остановились?
— Еще не знаю. Я только вчера приехала в Берлингтон и ночевала в гостинице.
Пристальный вопросительный взгляд заставил меня напрячься. Нет, промолчал. Иначе пришлось бы врать, а мне этого не хотелось, слишком уж понравился мне этот коренастый упитанный мужчина, решительный и неглупый.
— Значит, устраивайтесь, — мистер Кримптон протянул какой-то листок. — Миссис Лерок сдает половину дома, вот адрес. Стоянка извозчиков на площади, справа от школы.
Я кивнула.
— Я постараюсь за несколько дней утрясти вопрос с попечителями, а в понедельник жду вас в этом кабинете к восьми. Все.
Я встала и протянула руку.
— Спасибо, мистер Кримптон, — сердечно поблагодарила его. — А что за предмет я буду преподавать?
— Я заведую одновременно и начальной, и средней школами. Не переживайте, что-нибудь подберем. У нас постоянно не хватает учителей.
С собой из Нью-Йорка я взяла сто долларов, в надежде, что хватит на первое время. Миссис Лерок сдала половину дома за двадцать долларов в месяц. Заплатила за два месяца вперед, на руках осталось шестьдесят. Я с ужасом и недоверием смотрела на туалет, представляющий собой странную деревянную конструкцию в десятке ярдов от дома, размерами не больше шкафа. На колодец, откуда хозяйка доставала воду, кастрюли, ведра, тазы, поступившие в мое распоряжение для готовки, стирки, уборки. Что мне со всем этим делать?! Нужно срочно вызывать Мэри!
Но, уже написав телеграмму с адресом и просьбой срочно приехать, я крепко задумалась. Потом порвала листок и написала другую: «Устроилась хорошо. Работу нашла. Приезжать пока не нужно. Пиши на этот адрес. Софи».
Жизнь потихоньку налаживалась. Сейчас, спустя некоторое время, я с безграничной уверенностью могу сказать — трудности закаляют. У меня просто не оставалось ни минуты, чтобы предаваться воспоминаниям и вздыхать о Роберте. Стирка, уборка, готовка отнимали все свободное время. Поначалу я так уставала, что падала на кровать, как мертвая, и мгновенно засыпала. Особенно после того, как начала преподавать музыку и рисование.
Школа в Берлингтоне была общая, девочки и мальчики учились вместе, хоть и по разным классам. А еще я поняла, что так гораздо легче. Двадцать учениц десяти-двенадцати лет, что сидели передо мной, воспринимались намного спокойнее, чем две девочки, ставшие мне почти родными. С Луизой и Амелией мы были вместе с утра до поздней ночи, мы дурачились, смеялись, шутили и проказничали. В школе же я просто не смогу так сблизиться со своими учениками, и это радовало. Так как если вдруг опять придется уехать, сердце не будет разрываться на части.
Я работала, гуляла, занималась домашними делами, но неотступные назойливые мысли не давали покоя. Неужели это моя судьба? Работа простой учительницы в глухом городке? Мне тридцать лет, пошел тридцать первый. И я по-прежнему одна. Ничего в корне не изменилось. У меня все так же нет ни детей, ни мужа. Почему я шарахаюсь от любого, даже мимолетного внимания, выказанного по отношению ко мне? Почему не принимаю приглашение пообедать мистера Кросса, например? Или приглашение проехаться к озеру Шамплейн на новом автомобиле от мистера Джона Рамса?
Может, мне уже пора заканчивать доказывать себе и другим, что я что-то могу? Может, пора возвращаться в родную Англию? Мама в каждом письме просила вернуться. Убеждала, что меня ждут и любят. Расписывала, как мы поселимся в нашем замке в Камберленде, как чудесно будем жить вдвоем. «Моя старшая беспризорная дочь, — писала она мне шутливо, — ты молодец! Ты доказала миру, что самостоятельна и независима. Я горжусь тобой. Но не пора ли возвращаться назад?».
Пожалуй, она права. Если я не буду появляться в Лондоне, не буду читать газеты, интересоваться новостями, то мне удастся спокойно жить, ничего не зная о Роберте, о его семье и детях. Камберленд находится достаточно далеко, чтобы до меня не доходили сплетни.
Мэри все-таки решила приехать в гости. Написала в письме, что привезет перешитые летние платья и другие необходимые вещи. Действительно, солнышко припекало, и в моих шерстяных нарядах было уже жарковато. Я радовалась ее приезду, как маленькая девочка. Расспрошу о новостях, о Нью-Йорке. Возможно, она что-то знает о Вестонах…